Нечистая сила [= У последней черты] - Валентин Пикуль

* * *

Полковник Николай Николаевич Кулябка – начальник Киевского охранного отделения. В его жизни был один анекдот.

– Не беспокойтесь, он не похабный… Знаете, – рассказывал Кулябка, – я чрезвычайно благодарен революционерам. Они спасли мне жизнь! Врачи меня, как чахоточного в последнем градусе, заочно приговорили к смерти. Эсеры тоже приговорили к смерти. Приговоренный дважды уже не погибнет… Когда в меня стреляли, одна из эсеровских пуль вошла в грудь и навсегда затворила в легком роковую каверну! Я был спасен.

Сейчас Кулябка сидел у себя дома. В двери просунулась стриженая голова сына с оттопыренными ушами:

– Папа, уже поздно. Можно я спать лягу?

– Нет. Выучи урок, тогда ляжешь. А если завтра не исправишь единицы, я тебя выдеру, как последнего сукина сына.

Кулябка перед сном просматривал донесения тайных агентов о подпольном обществе «Дорефа»; на дверях этого сборища была надпись: ВОШЕДШИМ СЮДА НЕТ ВЫХОДА! Агентура сообщала, что девушки остались в чулках и шляпах, а юноши в котелках и при галстуках – в таком неглиже устроили танцы. Работая синим карандашом, Кулябка подчеркивал в списках «Дорефы» знакомые фамилии участников этого «подполья»… Все дети почтенных родителей! Из швейцарской, где постоянно дежурил переодетый жандарм, раздался звонок – явился нежданный посетитель.

– Так поздно? Кто он? И что надо? – спросил Кулябка.

– Мордка Гершов Богров, называет себя Дмитрием Григорьевичем, сын присяжного поверенного, студент университета… Выражает большое нетерпение видеть вас лично.

– Хорошо. Пусть поднимется ко мне…

Из-за двери слышался бубнеж сына: «Знаете ли вы украинскую ночь? О, нет, вы не знаете украинской ночи…» Кулябка распахнул двери из кабинета в комнаты, наказал:

– Убери учебник – и спать! А завтра выдеру…

Поджидая студента, Кулябка усмехнулся; ведь он только что подчеркнул имя Д. Г. Богрова в списках «Дорефы». Отец этого юноши – видная фигура: пять домов в Киеве, под Кременчугом богатая вилла, семья живет в зелени Бибиковского бульвара.

– Да, да! Входите… Прошу прощения, что принимаю вас не при мундире. Но я дома. Уже вне служебных обязанностей.

На пороге жандармской квартиры стоял молодой человек в пенсне. Довольно высокий. С румянцем на щеках. Отвислые губы, сморщенные. Он их все время подбирает, чтобы закрыть очень длинные передние зубы. Лоб небольшой, но хорошо сформирован. «С такой внешностью, – машинально заметил Кулябка, – Богров весьма удобен для наружного за ним наблюдения…»

– Прошу, садитесь. Что вас привело ко мне?

Увидев перед собой дубоватого полковника в домашних шлепанцах, Богров сразу решил, что эта упрощенная скотина вряд ли способна оценить все нюансы его тонкой ущемленной души, а потому, сев на диван, он начал с некоторым нахальством:

– Не стану затруднять вас прослушиванием сложной гаммы моих настроений. Скажу проще: революция, столь бесславно прогоревшая, одним своим крылом задела и меня. Да, я состоял в обществе киевских анархистов. Нет, я никого не шлепнул, в «эксах» не участвовал и вот… Решил прибегнуть к вам. Извините за позднее вторжение. Я отлично понимаю, это не совсем вежливо с моей стороны, но ведь в вашем деле это простительно. Просто я не хотел, чтобы кто-либо видел меня посещающим вас.

Кулябка развернул стул и сел на него верхом, расставив ноги, словно в седле. Молча вздохнул. Возникла пауза.

– Так чего же вы от меня хотите? – спросил он.

Ему, конечно, было уже ясно, ради чего пришлялся к нему Богров, но этот злодейский вопрос полковник соорудил умышленно, чтобы Иуда, явившийся в полночь ради получения тридцати сребреников, покрутился на диване, словно глупый пескарь, попавший на раскаленную сковородку… Богров смутился.

– Надеюсь, – начал он, – вы понимаете, что этот мой шаг определен большим внутренним напряжением и сделкой… Если угодно, пусть будет так: именно сделкой с нормами морали.

– А у вас есть «нормы»? – равнодушно спросил Кулябка, памятуя о списках тайной «Дорефы» и пытаясь представить себе этого подонка в котелке и при галстуке танцующим с девицей в одних чулках (картина получалась отвратная).

– Простите, но они есть! – вспыхнул Богров.

– Любопытно… даже очень, – с иронией произнес Кулябка. – А все-таки я не понимаю, ради чего вы пожаловали?

– Я и так выразил все достаточно ясно.

– Вы ничего не выразили. Пришли и… томитесь.

Богров это понял, натужно выдавил из себя:

– Я согласен сотрудничать с вами.

– Опять непонятно! – обрезал его Кулябка. – Что значит «согласны»? Можно подумать, я взял палку и лупил вас до тех пор, пока вы не согласились. Нет, вы не согласились, как это бывает с другими, измученными тюрьмой и ужасом перед казнью. Вы, милейший, сами пришли ко мне и сказали: я – ваш!.. Так ведь?

– Да, – поник Богров, – кажется, это так.

– Бывает, бывает… – отвечал Кулябка, вроде сочувствуя. – А что же именно заставило вас предложить нам свои услуги?

Вопрос сложный, но Богров реагировал без промедления:

– Я убедился на собственном опыте, что вся эта свора революционеров не что иное, как обычная шайка бандитов…

Ясно, что этот «блин» испечен Богровым еще на улице и в горячем состоянии, с пылу и с жару, донесен им до кабинета Кулябки. Жандармские же полковники на Руси дураками никогда не были, напротив, их отличало большое знание человеческой психологии, и в данном ответе Николай Николаевич сразу уловил фальшь.

– Ну, а теперь выскажитесь точнее. Не стесняйтесь.

На этот раз Богров уже не спешил – прежде подумал:

– Видите ли, мой папа обеспеченный человек. Хотя я и еврей, но мои красивые тетки замужем за видными русскими чиновниками. Хочу быть присяжным поверенным и, надеюсь, им стану. У меня нет обоснованных конфликтов с самодержавной властью, чтобы выступать на борьбу с нею… Зачем мне это?

– Вы уже близки к истине, но еще бегаете по сторонам… Выкладывайте! – рявкнул Кулябка грубовато. – Ведь я вас за шкирку к себе не тянул, сами пришли, так будьте откровеннее…

Конечно, Богров не мог думать, что в лице начальника киевской охранки он встретит человека тоньше его самого и проницательнее. Пришлось убрать общие слова, за которыми стоял туман благородства, и перейти к самым обыденным фактам:

– Папа с мамой недавно ездили в Ниццу и брали меня с собой. Я имел неосторожность проиграть в рулетку тысячу пятьсот франков.

– И теперь хотите, чтобы я, старый дурак, дал вам их?

От прежней наглости Богрова не осталось и следа.

– Вы не совсем поняли меня, – бормотнул он жалко.

– Да понял! – отмахнулся Кулябка как от мухи. – Не такой уж вы Шопенгауэр, чтобы вас не понять. – И вдруг обрушил на него лавину брани: – Щенок паршивый, сопля поганая, продулся в рулетку, а теперь хочет продавать своих товарищей?! Этому, что ли, учили тебя твои благородные родители?